— Студень-то мы весь сожрали, — неожиданно перебил Фигуран. — Вот придет Калюкиха, она теперь задаст.
Раскрасневшийся Кирюшка замолчал. Действительно, ни лепешки, ни репы, ни студня на столе не было. Он смутился, почувствовал, что нечаянно получилось оно как-то не так. Но горевать было уже поздно. Он сдвинул брови, подумал и вполголоса предложил:
— А ты беги пока, Фигуран, будто ты еще не приходил. А я крошки на пол покидаю и сам пойду на двор играть. Она придет, а я скажу: «Не знаю… Должно быть, это ваша кошка сожрала».
— Кошки такой студень не жрут. Собака — та еще сожрет, а кошкам он ни к чему.
— Вкусный ведь, — недоверчиво возразил Кирюшка. — Там и кожа и мясо.
— Там перцу напихано, чесноку да луку. Разве же это кошачье? Ты уж лучше сиди и не ври… А вон и Калюкиха идет.
Но, к счастью, Калюкиха была чем-то расстроена. Она сердито сунула Фигурану четыре с полтиной, схватила ведро и вышла во двор.
Воспользовавшись этим, Кирюшка кое-как накинул пальтишко и вслед за Фигураном выскочил на улицу. Здесь они оба остановились.
Теперь оставалось или идти вместе, или расставаться. Кирюшке хотелось вместе. Фигуран молчал.
Кирюшка сунул в карман руку и нащупал там два куска сахару. Он положил сахар на ладонь и протянул Фигурану, чтобы тот выбрал сам.
Не раздумывая, Фигуран схватил кусок побольше, сунул его за щеку и нахмурился.
— Ты добрый, только ты дурак! — сердито пробормотал он. И не успел еще Кирюшка обидеться, как Фигуран решительно дернул его за рукав: — Пойдем. Я только забегу, деду деньги отдам. А там прихватим еще кого-нибудь и айда в Чарабаевскую рощу — на льдинах кататься.
Кривыми уличками, через чужие дворы, через разгороженные сады они быстро добежали до того самого домика, возле которого очутился Кирюшка после ночного боя.
— Подожди, — приказал Фигуран. — Я скоренько.
Кирюшка остановился. Теперь он увидел, что изба эта вовсе не такая маленькая, какой показалась ему ночью. Изба была узкая, но длинная, перегороженная на две половины. Окна второй половины были наглухо забиты, а дверь, выходившая к саду, крест-накрест заколочена трухлявыми досками.
Кирюшка постоял, посмотрел на голубей, которые суетливо ворковали у края проломанной крыши. Поймал черную муху, выползшую погреться на солнце. Подразнил прутиком толстого гуся, который важно шел вперевалку, как какой-нибудь генерал или царь, а Фигурана все не было.
«И чего копается?» — нетерпеливо подумал Кирюшка.
Он зашел во двор и заглянул в окошко. И тут он увидел вот что: опять, как и в прошлый раз, лежал на кровати могучий пьяный старик. У изголовья стояла табуретка. На табуретке — стопка, пустая бутылка и огрызок огурца.
Вдруг дверь из сеней отворилась, и очень осторожно вошел Фигуран. Он нес целый огурец и две бутылки: пустую и почти полную. Потихоньку поставил Фигуран на табуретку пустую бутылку, положил рядом огурец, потом отлил немного водки из полной бутылки в пустую, откусил кусок огурца и, заткнув пробкой остаток водки, понес ее обратно.
Ничего не понял из всего этого Кирюшка, но ему показалось, что самое лучшее будет убраться от окошка подальше.
Вскоре выскочил и Фигуран. Молча, но весело махнул он Кирюшке. Опять через мостики, овражки, сады — и ребята остановились перед воротами, за которыми слышалось какое-то похлопыванье.
— Погоди! — сказал Фигуран и приткнулся глазом к щелке. — Ага!.. Тут он. Ну ладно!..
Лицо Фигурана сразу сделалось серьезным… пожалуй, даже торжественным Он выставил ногу вперед, поднял голову и громко запел:
Степашка, Степашка,
проклятый человек!..
Степашка, Степашка,
проклятый человек!
Хлопанье во дворе сразу прекратилось. Фигуран замолчал тоже. Кирюшка двинулся было посмотреть в щелку, но Фигуран потихоньку оттолкнул его за уступ.
Во дворе опять захлопали.
— Степашка, Степашка, проклятый человек! — снова громко и торжественно запел Фигуран.
— Ну, что тебе? — послышался из-за ворот жалобный и негодующий отклик.
Фигуран молчал.
— Ну, что тебе? — завопил из-за ворот тот же голос. И кто-то быстро побежал к калитке.
— Чего дома сидишь? Выдь на минуту, — позвал Фигуран.
За воротами помолчали.
— Выдь, говорю, на минуту. Дело есть.
— Да!.. А ты опять чего-нибудь…
— Чего опять? Чего, чего?.. «Чего-нибудь»! — передразнил Фигуран. — Выдь, говорю. На бугре ребята дожидаются. Айда в Чарабаевскую рощу — на льдинах кататься.
— Я бы пошел, — высовываясь из калитки, заныл Степашка, — да меня мать перины выбивать заставила.
— А ты залетай в избу да и заори: «Маманька, маманька, я уже все выбил, больше не выбивается». Да что с тобой разговаривать? Не хочешь, и без тебя пойдем.
Но Степашка никуда не стал залетать. Он кинулся во двор, схватил висевшее у крыльца пальтишко, прошмыгнул под окошком, выскочил на улицу и прямо столкнулся с Кирюшкой.
— Стойте! — грозно приказал Фигуран. — Нынче драки не будет. Нынче будет игра.
Кирюшка посмотрел на Степашку, Степашка на Кирюшку, и оба нахмурились.
Но так как Фигуран уже тронулся, то раздумывать было некогда. И оба они, суровые, непреклонные, гордо понеслись рысью в гору.
По пути встретили какого-то длинноносого Саньку, потом толстого Павлушку, потом еще сразу трех, потом еще сразу четырех. И целой ватагой пронеслись в поле.
Очень звонко трепетали в небе первые жаворонки.
Очень ярко сияло весеннее солнце.
И очень смело ринулся отряд ребят туда, где синела Чарабаевская роща, на тенистых прудах которой тихо плавали еще не растопленные солнцем, тяжелые голубые льдины.